4. МАЛЫШ ЛЮСИК
(из повести «Житомирское детство»)
А. Грибер
«Этот ребёнок родился сразу в хорошем настроении», — так говорили обо мне все те, кто знакомились со мной ещё в раннем возрасте. И это не удивительно, потому что малыш Люсик всегда улыбался и был радостным.
Особенно мне нравилось сидеть на руках у мамы. С этой позиции мне было видно всё, что происходило вокруг. Когда мне исполнилось ровно полгода, меня впервые сфотографировали на руках у мамы. Ей тогда нравилось наряжать меня в платья. Видно, подсознательно она мечтала о дочке. Мама поначалу и называла меня, как девочку: Алюсенька, Люсенька.
Но рос сынок Люсик, который любил целоваться. Своими поцелуями я выражал любовь и нежность к своим близким: маме, бабушке, дедушке и дяде Изе. Что-что, а свои чувства я умел выражать ещё до того, как начал говорить. Я был очень нежным малышом и любил, когда меня обнимали.
Мне нравилось общаться с другими людьми, причём не только со своими родными. Я абсолютно не боялся людей и даже любил ходить за ручку с людьми, которых совсем не знал. Я любил, когда меня держали на плечах, чтобы мне было видно всё вокруг.
Энергии у меня было, хоть отбавляй. И чем больше было людей вокруг меня, тем более энергичным я становился. Я немедленно замечал что-то новое и необычное и всегда был готов первым начать играть в новые игры или исследовать новые игрушки. Мне обязательно надо было всё увидеть, прикоснуться ко всему и самостоятельно всё исследовать. Я был общественным ребёнком.
Летом 1947 года меня определили в детские ясли № 1, которые находились на улице Войкова, примерно в трёх кварталах от нашего дома. Дядя Изя каждое утро сажал меня к себе на плечи и относил в ясли. Там он опускал меня на землю и отдавал нянечке или воспитательнице. А сам отправлялся на работу. Зимой этот путь я проделывал на саночках. Мама тоже отводила меня в ясли, когда была свободна от домашних дел. А вот из яслей меня всегда забирала она.
Как-то в начале июля 1948 года, когда мама пришла вечером в ясли, чтобы забрать меня домой, ей дали фотокарточку, на которой были изображены дети, сидящие на горшочках, в том числе и я.
Я очень хорошо помню тот день, когда нас фотографировали. 3 июля 1948 года начинался в яслях как обычно. После завтрака меня и ещё нескольких ребятишек усадили на горшочки около сарайчика. Это тогда называлось «высаживанием». Всё было, как всегда. Сидим мы такой небольшой компанией и обмениваемся мнениями о нашей жизни.
Но тут к нам подходят наша воспитательница и какой-то дяденька, который держит в руках какую-то чёрную штуку с круглым окошком в середине.
— Дети, сейчас мы с вами будем фотографироваться, — обратилась к нам воспитательница. — Вот, видите, у этого дяди в руках фотоаппарат.
Некоторые ребята из нашей компании на всякий случай решили заплакать. Кто его знает, что это за штука такая — фотоаппарат. А вдруг это больно.
Но воспитательница быстро успокоила их, сказав:
— Не бойтесь, это не страшно и совсем не опасно.
— Смотрите в это окошко и улыбайтесь! — обратился к нам дяденька. — А за это, в ответ на ваши улыбки, из этого окошка вылетит птичка.
Мы заулыбались и стали смотреть в окошко. Ждали мы, ждали, но птичка так и не вылетела. Все, конечно, расстроились, а некоторые ребята даже заплакали. Но я не плакал. Мне просто было обидно, потому что нас обманули. А обманывать — это нехорошо! Так меня учили взрослые.
Мне в то время уже «стукнуло» два года и пять месяцев. Эта фотография до сих пор хранится у меня. А на её обратной стороне маминой рукой написано: «Высаживание, 3 июля 1948 года».
Ваш комментарий будет первым